Фильм голландского режиссера Алекса ван Вармердама «Боргман», один из претендентов на «Пальмовую ветвь» Каннского кинофестиваля, начинается стремительно: трое мужчин, один из которых священник, поутру отправляются убивать главного героя.
Лица потусторонней национальности
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
За что эта троица хочет убить Камила Боргмана (Ян Бейвут), чем он прогневал священника, которому убивать запрещено христианскими догмами? Ответа на эти вопросы нет в начале фильма – не будет их и в конце. Кое о чем, правда, можно догадаться. Например, по эпиграфу к фильму: «И спустились они на землю, дабы усилить ряды свои». Цитата похожа на библейскую, хотя в Библии таких слов нет. Кто именно спустился, с какой целью, как именно загадочные «они» усиливают свои ряды?..
Бродяга всегда стучит дважды
Поначалу кажется, что живущий в землянке Камил Боргман, как и его товарищи Людвиг и Паскаль, – всего лишь бродяги, за которыми гоняются свирепые голландские мещане. Сбежав от них по подземному ходу, Камил выбирается на поверхность, отряхивается и отправляется пытать счастья в дома состоятельных голландцев. Он звонит в двери и говорит: «Пустите меня помыться, пожалуйста, я очень грязный». Чаще всего дверь перед ним захлопывают.
Но вот Боргману открывает Рихард, глава семейства в составе жены, трех детей и их английской няни. «Я знаю вашу жену, – говорит ему Камил Боргман. – Это Мария, медсестра, когда я лежал в больнице, она за мной ухаживала, а иногда и на ночь оставалась...» «Мою жену зовут не Мария, а Марина», – говорит Рихард. «Перепутал», – моментально реагирует Боргман. И отделаться от него не представляется возможным. В итоге выведенный из себя Рихард избивает бродягу, а жена, которая, само собой, Боргмана никогда в жизни не видела, в ужасе смотрит на то, каким зверем может быть ее муж. Всё, зерно раздора посеяно. На пятой минуте фильма ты отчетливо понимаешь, что у этой семьи ничего не будет хорошо.
При ближайшем рассмотрении «Боргман» оказывается вариацией на тему знаменитой «Теоремы» (1968) Пьера Паоло Пазолини, в которой молчаливый молодой человек с небесно-голубыми глазами точно так же появляется в богатом доме и за короткий промежуток времени совращает всех его обитателей – служанку, дочь, сына, мать и отца. «Теорему» в свое время интерпретировали очень по-разному, как в религиозном ключе, так и в психоаналитическом, а режиссера судили по обвинению в непристойности (но оправдали – судья счел, что фильм волнует зрителей вовсе не эротическими сценами). Разумеется, «Теорема» породила массу подражаний, даже целый новый жанр – «домашнее вторжение». «Боргман» доказывает старую «Теорему» на новый лад.
Отличие «Боргмана» в том, что его вторженцы чураются секса в любом его проявлении. Марина, хозяйка дома, конечно, влюбляется в постучавшегося в дверь бродягу, пускает его на постой втайне от мужа, потом, когда Камил уходит, предлагает вернуться в качестве нового садовника (для чего необходимо убить предыдущего, с чем Боргман справляется просто артистично), однако любви так и не случится. По всей вероятности, и герой, и его сподручные – а это не только Паскаль и Людвиг, но и Бренда с Илонкой, смертоносные женщины восточной наружности, – к сексу совершенно безразличны. Точно ангелы.
Что и требовалось доказать
Конкретнее – падшие ангелы. Эта интерпретация мистического аспекта «Боргмана» напрашивается, потому что сюжет с какого-то момента явно выходит за пределы реалистичности. По дому Рихарда и Марины начинают бегать непонятные собаки, которые (говорит Камил) «появились слишком рано». Сам он по ночам приходит к супружескому ложу, садится, голый, на спящую Марину и навевает на нее кошмары, в которых Рихард всячески ее истязает. Наконец, у всей «семьи» Боргмана имеются одинаковые шрамы на спине, и точно такие же шрамы оставляет Паскаль (или Людвиг?) на детях, подвергая их не очень понятной хирургической операции. То ли вставляет в сердце осколок зеркала троллей, то ли сгусток тьмы, то ли еще что-то.
Но впечатление такое, что и этот, религиозный, пласт вставлен в фильм лишь для того, чтобы подчеркнуть кое-что другое. В мире осуществившейся буржуазной мечты золотого миллиарда (вспоминается строка Гумилева: «Протестантский, прибранный рай...») Боргман и его присные – словно эмигранты, лица непонятной национальности, активно вторгающиеся в эту чистенькую реальность со своими не очень чистыми планами.
Рихард и Марина достаточно политкорректны, скажем, когда мать видит, что младшая дочь разорвала медвежонка, она устраивает натуральный скандал: «Кто-то в далеком Китае с любовью сшил очень красивого медведя, а ты – ты совсем не ценишь труд этого человека!» Но политкорректность эта весьма лицемерна. Когда после убийства садовника в их дом приходят кандидаты на это место, Рихард отказывает им одному за другим, потому что они – не белые люди: мулаты, негры... Что может негр понимать в садоводстве? Чем и пользуется Боргман: все кандидаты в садовники – «засланные казачки», и когда он сам, изменив внешность (другая одежда, другая прическа), стучится в дверь, Рихард нанимает его с радостью: наконец-то белый человек...
Алекс ван Вармердам, сам обитатель богатой Голландии, ставит буржуазному Западу смертельный диагноз: опасный микс наивности, лицемерия, чванства, неизжитых комплексов и глупости не оставляет Рихарду и Марине шансов. Если Боргман и прочие – посланцы дьявола, значит, по мысли режиссера, Запад не устоит перед дьяволом. Если это, хуже того, посланцы Бога, значит, Божий суд будет крут. «Мы на богатом Западе, тут живут долго», – доказывает Рихард Марине, не зная еще, что жить им осталось совсем чуть-чуть. Какая судьба ожидает их детей – другой вопрос.