«Женщина-змея» и другие приключения в двойной сказке

Соединение двух сказочных миров: слуга-маска Панталоне (Татьяна Космынина) утешает своего господина, принца Фаррускада (Дмит­рий Косяков). Фото: Елена Вильт / архив Русского театра

В Русском театре – первая премьера сезона, спектакль сказочный, но отнюдь не детский, поставленный итальянцем, но с учетом особенностей русской культуры: «Женщина-змея» по фьябе – трагикомической сказке – Карло Гоцци.

 В отличие от других фьяб Гоцци, которые на слуху – «Любовь к трем апельсинам», «Турандот», «Король-олень», – «Женщину-змею» ставят редко. После спектакля Русского театра понятно, почему.

Карло против Карло

Карло Гоцци страшно не любил другого Карло – Гольдони. Оба венецианских драматурга лелеяли свое представление о том, каким быть театру. Идео­логически Гольдони и Гоцци разошлись на 180 градусов. Первый, по праву считающийся реформатором итальянского театра, выступил против комедии дель арте с ее героями-масками и, хуже того, против импровизации, без которой итальянские актеры XVIII века себя не мыслили.

Сняв с актера маску, он заставил его всерьез работать над ролью, причем не фантастической, а строго реалистической (до Чехова оставалось сто лет). Все помнят фильм «Труффальдино из Бергамо» по пьесе Гольдони «Слуга двух господ»; вообще Труффальдино – герой комедии дель арте, но драматург смело переиначил его суть (и вдобавок лишил исполнителей ролей возможности выкаблучиваться на сцене).

Гоцци подрыва основ потерпеть не мог. Он вообще был консерватором до мозга костей: просвещение – вздор, секта эгоис­тов, вредные французы, мутящие воду в католическо-феодальной Италии; просвещать народ не надо, пусть лучше пашет на господ; никакой новой морали нет, а есть только старая, проверенная временем христианская мораль... Соответственно, реформ театра Гоцци не принимал – и противопоставил пьесам Гольдони собственные фьябы, театральные сказки.

Противопоставил столь успешно, что, как написано в одной книжке, «в 1762 году, утомленный полемикой с Карло Гоцци, Гольдони уезжает во Францию». Исторически победил Гольдони, но ему от этого было не легче: умер он в революционном Версале практически всеми забытый.

Считается, что фьябы Гоцци – антитеза бытовым комедиям Гольдони, но, как обычно и бывает с гениями, все сложнее. Насколько – видно по «Женщине-змее». Грубо говоря, Гоцци прельщает зрителя (и бьет Гольдони) двойной сказкой. Действие пьесы разворачивается в двух ирреальностях, которые пересекаются, но не имеют ничего общего. Драматург отправляет нас охотиться сразу на двух фантастических зайцев, а уж поймаем мы их или нет – зависит только от нас.

Принц Тифлисский

Сюжет «Женщины-змеи», честно говоря, абсолютно условен, что вкупе со слабоусвояемыми именами сильно затрудняет восприятие спектакля. Потому представление начинается с того, что ведьмы Дземина и Фардзана (они же духи, феи, в общем, нечисть) в масках беседуют о событиях, которые были и будут, рассевшись на балконах по обе стороны от сцены, еще закрытой занавесом.

Так и у Гоцци, но его ведьмы говорят стихами, а наши – прозой, хихикая и регулярно обращаясь к залу. Шутки их привязаны к теат­ру: заклинание, гасящее свет в зале, звучит как «Ан! Тон!» (художник по свету Антон Андреюк), а заклинание, открывающее занавес, – «Ла! Ри! Са!» (помощник режиссера Лариса Черкасова)...

Занавес расходится – и мы видим Труффальдино (Виктор Марвин) и Бригеллу (Александр Жиленко), тоже в масках комедии дель арте, сцены которой поставил тоже итальянец Массимилиано Кутрера. Вновь они рассказывают (и показывают) предысторию, и, кстати, тоже грубой циничной прозой. У Гоцци эти пары явно противопоставлены, и с умыслом (о котором позже), но режиссер Алессио Бергамо решил изменить акценты.

История вкратце такова: Керестани, «прекраснейшая фея, дочь Дзебдоны / и смертного царя Абделадзина, / что в Эльдорадо держит свой престол» (видите? я предупреждал), влюбилась в Фаррускада, царя Тифлиса (точнее, принца, но для Гоцци это как бы одно и то же). Решив стать Фаррускаду женой, причем смертной, она испросила разрешения на это дело у своего царя Демогоргона.

Тот разрешил, но с условием: если за восемь лет и один день Фаррускад хоть раз проклянет супругу, та обернется змеей, после чего вернуть ей человеческий облик будет не то чтобы невозможно, но очень, очень трудно. Чтобы жизнь медом не казалась, Демогоргон обязал Керестани сделать всякие нехорошие вещи – или вещи, которые кажутся нехорошими, – после которых жену проклянет всякий разумный человек.

Супруги селятся вдали от Тифлиса в сказочном дворце. Восемь лет прошло, и Фаррус­кад (Дмитрий Косяков) решает докопаться до истины: кто же такая на деле его жена (Мария Павлова). Та, возмутившись, исчезает с детьми, Рецией и Бедредином, и дворцом заодно. Фаррускад прозябает в пустыне с верным, но ворчливым слугой Панталоне (Татьяна Космынина) и ловчим Труффальдино.

Меж тем к бывшему дворцу подходит экспедиция из Тифлиса: визирь Тогрул (Игорь Рогачёв), младший министр Тарталья (Сергей Черкасов) и слуга Бригелла (Александр Жиленко). Они готовятся сообщить Фаррускаду пренеприятнейшее известие: пока он прохлаждается с женой неизвестного происхождения, негр-великан Моргон, воспылав любовью к сестре Фаррус­када, Канцаде (Марина Малова), осадил Тифлис и убивает его жителей. Правитель Тифлиса, отец Фаррускада, скончался. Царство разорено...

Credo quia absurdum

В общем, вы поняли. Ясно, что Тифлис тут – не столица Грузии, что вся эта сказочная конструкция напрочь условна. Действующих лиц в пьесе несколько больше, чем может переварить средняя зрительская голова, некоторые появляются на пять минут, как министр Бадур (Владимир Антипп): выполнил функцию – и в Лету: бух!.. Но это – еще не худшее испытание для режиссера.

Хуже всего то, что ирреальностей здесь, как уже сказано, две. Одна – плоть от плоти высокой трагедии: Фаррускад, Керестани, Канцаде, Тогрул и другие люди и нелюди из рыцарских романов, которые обожал дон Кихот. Все они – аристократы духа и вещают пятистопным ямбом, произнося речи «коротенько, минут на сорок». Вторая ирреальность – не люди, но маски: Панталоне, Труффальдино,Тарталья, Бригелла – слуги, народ, плебс. Туповатые, вечно озабоченные, что бы такое сожрать, хамоватые, остроумные, смекалис­тые. Говорят прозой. Предположительно импровизируют.

Гоцци сталкивает эти два мира лбами на бумаге, но не дает указаний, как столкнуть их на сцене. Прием не нов: Гамлет тоже пятистопен, а могильщики прозаичны – но у Шекспира это все-таки реальность, пусть условная и фантасмагорическая.

Не то у Гоцци. Что не мешает ему отсылать нас к Шекспиру: в одной из лучших сцен спектакля визирь Тогрул пытается увещевать Фаррускада, выдавая себя за призрака его отца – в фальшивых рыцарских латах, в развевающейся накидке (Панталоне притаскивает вентилятор).

Почти закончив речь, Тогрул вдруг падает – и обман вскрывается. Фаррускад хохочет. Тогрул снимает шлем (тоже, по сути, маску), чтобы сообщить, что отец принца действительно умер – и актерский талант Игоря Рогачёва делает свое дело: сказочная низкая комедия плавно переходит в сказочную же высокую трагедию. Да так, что склейки не видно, словно ее и нет вовсе.

В спектакле есть и другие моменты воистину чудесного (ибо он почти невозможен) перехода – скажем, в сцене, когда Панталоне, которого изумительно играет Татьяна Космынина, утешает Фаррускада, вроде бы окончательно потерявшего жену. Но таких моментов немного, в остальном же действу отчаянно не хватает целостности. Сложно даже ткнуть пальцем и сказать, что вот тут что-то не то. Просто две разные сказочные реальности, порожденные дьявольским умом Карло Гоцци, никак не желают стыковаться.

Помог бы какой-то общий знаменатель, но каким он может быть? Для Алессио Бергамо таким знаменателем становится сам театр, одинаково теа­трально (извините за тавтологию) разыгрывающий и трагедию принца Тифлисского, и масочную комедию дель арте. Недаром основная декорация (художник Ирина Долгова) – три картинные рамы одна другой меньше, повешенные так, будто они вставлены одна в другую. Узор на рамах повторяет узор, обрамляющий сцену.

Должен получиться театр в театре в театре в театре: мы смотрим на Панталоне, тот – на Фаррускада, тот – на Керестани, градус фантазии повышается, в итоге всё смешивается в плавильном котле сцены и зала... Увы, полного смешения не происходит – есть лишь его декларация.

В каком-то смысле этот спектакль пал жертвой вечной борьбы Гоцци и Гольдони, сказочности и реализма, театра божественного – и театра из плоти и крови. Идеализм и материализм легко смешиваются в жизни, но адски сложно смешать их в нужной пропорции, рассказывая такую вот историю.

В нее, как и в театр вообще, можно только верить. Видимо, на это и расчет что у Гоцци, что у Алессио Бергамо. Она целостна, только если верить в ее целостность. Как говорил христианский мудрец Тертуллиан: «Верую, ибо абсурдно».

Карло Гоцци

«Женщина-змея»

Режиссер: Алессио Бергамо

В ролях: Дмитрий Косяков, Мария Павлова, Игорь Рогачев, Татьяна Космынина и другие

Русский театр Эстонии

Премьера: 3 сентября 2016 года