Общество дошло именно до такой точки, когда человек забывает об иерархии ценностей, когда любое незначительное событие может выйти на передний план, выдать себя за что-то самое главное и убить человеческий покой, добрые отношения, дружбу и терпимость, считает писатель Елена Скульская.
Моя милая приятельница — эстонская художница заспорила со мной о том, как именно следует и следует ли вообще женщине краситься.
Она говорила:
— Пойми, природная привлекательность и естественность, по меньшей мере, не обманывают и не выдают желаемое за действительное; неброская северная красота прелестна своей приморской блеклостью.
Я же отстаивала право женщин на макияж яркий, броский, дерзкий, даже эпатажный. Когда все дипломатические аргументы были исчерпаны, эстонская моя подруга вскричала:
— Просто вы, русские, так понимаете красоту лица — чтобы прямо на панель можно было выйти, а мы, эстонцы, любуемся лицами без прикрас.
На том бы и сошлись, оставшись каждая при своем мнении. Но моя приятельница, поразмыслив, решила, что страшно меня обидела своими сравнениями:
— Прости, — говорит, — ради Бога, я ведь совсем не расистка!
— То есть, — откликнулась я, — ты полагаешь, что мы с тобой относимся к разным расам?!
Я подумала, что словечко «расизм» употребила она от растерянности или некомпетентности, надо было открещиваться не от расизма, а от ксенофобии. И прекрасно я знаю, что ни то, ни другое ей не свойственно.
Но она художница, и эстетические категории для нее куда важнее категорий этических; этические, нравственные, религиозные, политические убеждения просто присоединяются к эстетическим, всего лишь подкрепляют избранное понятие красоты.
Выбранный ею принцип красоты лица и есть высшая категория эстетических ценностей. Как писатель-деревенщик ненавидит писателя, работающего в жанре городского нуара, а постмодернист ненавидит архаиста, так моя приятельница ненавидит иной принцип макияжа; этот принцип для нее не просто чужой, чуждый (ксенофобия), но и неполноценный, дефектный (расизм).
Убийственный орнамент
Очень опытный психолог рассказал мне однажды о своей пациентке, которая стойко и мужественно переносила все страшные несчастья, обрушившиеся на нее с силой волны-убийцы в фильме «Посейдон». Да, она обращалась за психологической помощью, но моментально на нее реагировала и радовала профессора своими неизменными успехами.
И вот однажды эта многострадальная пациентка всего лишь разбила литровую бутылку с молоком, которое растеклось по только что вымытому полу. С ней случилась непоправимая истерика, приведшая к попытке суицида. Мне кажется, мы все сейчас дошли именно до такой точки: несогласие по цвету помады может привести к третьей мировой войне.
...Обращали ли вы внимание на то, каким нищим у нас в Таллинне подают охотно, а каких обходят стороной. У нас считается хорошим тоном подавать нищим опрятным, прилично одетым, сидящим на скамейках.
И куда реже подают тем, кто по своему внешнему виду должен был бы вызывать большую жалость: женщинам, выставляющим шрамы на груди, мужчинам, демонстрирующим искореженный позвоночник. То есть одни нищие отвечают нашим представлениям об эстетике горя и нищеты, а другие не отвечают.
По Брюсселю, например, ходят босые, веселые, вороватые нищие южных кровей с огромным количеством неумытых детей. Задирают прохожих, хохочут, требуют. И бельгийцы привыкли им подавать.
А в Москве самое больше сочувствие вызывают инвалиды с полувоенной выправкой, ветераны кавказских войн. Это всё вопрос вкуса, бытовых привычек, тех мелочей, которые не имеют отношения ни к нашей интеллектуальной, ни к нашей духовной жизни.
Трудности лечения
Как, например, и в вопросе медицины. Русскому человеку хочется, чтобы врач отнесся к нему, как к родному. Врач должен загрустить, сообщая неутешительный диагноз, врач должен заплакать от счастья, если пациент против всех ожиданий выздоровел, он должен долго расспрашивать, шутить, утешать, лгать и ни в коем случае не сообщать такого, что испортит пациенту настроение. Мой знакомый московский врач по этому поводу замечает:
— Они не хотят, чтобы их лечили, они хотят, чтобы их жалели!
Пожалеют-пожалеют, да и забудут выполнить всю остальную врачебную работу.
А в любой европейской стране дотошно и подробно расскажут о том, какое количество людей умирают от аллергического шока, остановки сердца и прочих побочных явлений на операционном столе; выспросят, кому сообщить при необходимости о вашей смерти, а кому не сообщать ни при каких обстоятельствах (пусть не радуются!), и только после этого вылечат или не вылечат вас с той же вероятностью, что и в московском варианте.
Один из самых мудрых анекдотов: умирающая жена просит мужа на ее похоронах пойти за гробом об руку с ее мамой. Муж вздыхает, у него плохие отношения с тещей. Жена умоляет не отказать ей в последней просьбе. Муж, наконец, соглашается. «Но имей в виду, — говорит он, — я уже не получу от похорон никакого удовольствия!»
По сути, это анекдот о том, что мелочи нам куда важнее жизни и смерти. Когда человеку плохо, он забывает об иерархии ценностей, любая ерунда может выйти на передний план, выдать себя за что-то самое главное и убить человеческий покой, добрые отношения, дружбу и терпимость.
Завидую людям, которые всегда и при любых обстоятельствах приглядывают за собой и не позволяют зудящему раздражению от комариного укуса превратиться в грозный и смертельный звук бензопилы.