О Крыме сегодня писать очень легко потому, что всем все понятно. Так начинает свои размышления постоянный украинский автор «Дня за Днём».
Тихий ужас войны
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Российские СМИ преподносят один взгляд на проблему: защитили-таки крымчан от бандеровско-греко-католического-фашистского Майдана. Украинские СМИ, особенно центральные, базирующиеся в Киеве, естественно, пишут о том, что Россия – агрессор, в Кремле – Муссолини, и недолго осталось ждать, когда Крым, потеряв последнего украинского туриста, попросится назад на Украину, а та еще подумает, брать ли. Россия развалится, и будет мир всем народам.
Сложности с пониманием крымской ситуации наступают, когда приезжаешь из Киева в Севастополь или Симферополь на пару дней. Вот тогда все, что было просто и понятно до того, становится сложным и не укладывается в обычные информационные лекала.
Брошенные государством
«Будем ли мы стоять до конца? Да, можем стоять до конца. Но нам здесь жить и после референдума, и после… конца. Вам все понятно?» – говорит один из украинских пограничников на заставе в Севастополе. Мне понятно одно: этот парень, по-хозяйски загружающий автомобильные покрышки в легковой автомобиль у ворот заставы, одетый по-весеннему – потому что в городе «славы русского оружия» тепло и цветут абрикосы – хочет просто жить. У него есть семья, может быть, и дети. Что ему посоветовать – брать автомат и идти с ним на отлично экипированных российских военных, которые притаились в четырехстах метрах вдоль береговой линии в кустах и потеют в теплой одежде и под тяжестью оружия и иной амуниции? Или посоветовать наплевать на гневную риторику украинских политиков в Киеве, которые палец о палец не ударили для того, чтобы защитить Крым, и жить сегодняшним днем? Хуже ведь не будет...
Материковая Украина не способна поступить по-человечески даже с теми, кого она прославляет, как героев. Взяла бы да и вывезла, например, семьи военных на материковую территорию, устроила жен офицеров и солдат на хорошую работу, детей помогла бы определить в школы и вузы, вот тогда их отцам и мужьям можно было бы сказать – стойте до последнего. Нет, ничего этого нет и в помине, зато простые украинцы, озабоченные судьбой военных, которые действительно вели себя как герои, без оружия не сдаваясь вооруженному противнику, собирают по социальным сетям деньги. К 20 марта было собрано чуть больше 150 тысяч долларов, что довольно-таки неплохо для двадцатитысячного – да, да, да! – украинского контингента в Крыму.
Стоит вспомнить, что Владимир Путин во время своего выступления в Кремле, когда заявлял о мотивах присоединения Крыма, поблагодарил украинских военных за выдержку и сказал, что российский контингент также не превысил двадцать тысяч человек. Двадцать тысяч на двадцать тысяч человек – вполне паритетная расстановка сил, но почему же тогда Украина потеряла Крым?
Автор этого материала был в Симферополе в день референдума по определению статуса крымской автономии. И, по его мнению, почти все те, кто шел в этот воскресный день к избирательным урнам, хотели одного: вхождения Крыма в состав России. Других здесь просто не было. Крымские татары составляют едва ли десятую часть из почти двух с половиной миллионного населения когда-то украинской автономии. «Когда-то» – абсолютно правильное теперь определение, поскольку, если отбросить ура-патриотизм и посмотреть правде в глаза, Крым ушел. И его уже не вернуть.
Все, что может Украина в данном случае, – бросаться гневными ультиматумами в адрес России: то из СНГ мы выйдем, то визовый режим введем. А еще правительство Украины сообщает о разработанной программе по приему беженцев из Крымской автономии. Председатель Киевской городской государственной администрации Владимир Бондаренко заявил 20 марта о возможности Киева принять десять тысяч беженцев из Крыма. «У нас есть достаточно мест, около десяти тысяч, в системе социальной защиты Киева, оздоровительных лагерях, пионерских и так далее. Все они готовы принять (беженцев)», – сказал Бондаренко журналистам.
А что могут официальные Вашингтон и Брюссель – заблокировать с десяток счетов российских политиков, лишить их въездных виз? Но надолго ли?
Конечно, с Россией!
«Конечно, с Россией!» – вот позиция всех тех, кто был на избирательных участках. На вопрос, почему они хотят быть с Россией, а не желают самостоятельности, ответ был: «Россия нам ближе».
В подтверждение этого говорит и тот факт, что за время оккупации Крыма все, что можно было взять под контроль без силы, без выстрелов, было взято под контроль российскими войсками. Смертельный случай – убийство прапорщика три дня назад в Симферополе – не в счет.
Если настаивать на более прагматичном объяснении, то, основываясь на увиденном и услышанном лично, могу сказать: очевидно, крымчане думают, что российская глубинка живет чуть лучше, чем украинская, и поэтому выбирают добровольное присоединение к более сильной экономически России.
А референдум? Он лишь следствие того, о чем следовало говорить раньше: большинство населения Крымского полуострова давно жило в состоянии тихой войны, объявленной всему украинскому – украинскому языку, которого там никогда и не было, украинским школам, которых там тоже никогда не было, украинским отдыхающим, которых за их хозяйственность и сумки с салом считали жлобами, но терпели, поскольку «жлобы» были не требовательны и летом снимали даже сараи по стоимости гостиницы на турецком курорте.
«Тот референдум, который победил в Крыму, можно называть следствием агрессии ровно настолько, насколько можно называть агрессией предстоящие референдумы в Шотландии, в Каталонии, ожидающийся в бельгийской Фландрии», – говорит украинский политолог Олег Бондаренко. Никто не спорит о самоопределении наций, но зачем же вводить войска?
Возможно, этого бы не случилось, если бы официальный Киев уделял больше внимания благосостоянию коренной народности полуострова – крымским татарам, которые сегодня остались один на один со своими проблемами и возвращаются в «совок», из которого бежали двадцать лет назад на свою историческую родину после депортации 1944 года.