Поэтому, строго говоря, даже замысел спектакля должен формироваться с оглядкой на зрителя. Вот почему великий Товстоногов, реализуя систему Станиславского, на протяжении трех десятилетий искал концепцию спектакля в зрительном зале, что и было причиной его фактически постоянного успеха. А иначе он и не мог бы выполнить главную свою художественную цель – достучаться до совести зрителя.
Он, Товстоногов, как писала критик Елена Горфункель, обладал способностью слышать зрителя, чувствовал, куда он идет и куда надо пойти, чтобы опередить его. После его спектаклей не хотелось сразу бежать в гардероб, уходить домой, хотелось выговориться, выплеснуть эмоции. И это тревожило тебя не один день. Любопытное наблюдение приводит в своей книге о Товстоногове Наталья Старосельская. Она вспоминает, что после спектакля Товстоногова «Мещане», сыгранного в Москве в 1990 году, через четверть века после его создания, да еще почти в том же составе, на годовщину смерти Мастера, она оказалась в молчаливой медленной толпе совсем молодых людей, выходивших после спектакля. И вдруг один из них обратился то ли к приятелям, то ли к посторонним людям: «Вот, оказывается, каким должен быть театр. Настоящий театр… теперь и умирать не жалко. Я это видел…» Как вы думаете, способен ли зритель после такого театра на насилие?
А Товстоногов поставил не один спектакль, десятки. До какого же количества зрителей он достучался? Скольким помог? Сегодня именно театр, может быть, является последним заслоном, последним щитом перед залпами кинотелевизионной артиллерии с ее тяжелыми снарядами насилия, пошлости и, порой, невежества. Полагаю, понятна и задача режиссера, которую сформулировал Товстоногов, исповедуя реалистический, психологический театр. Театр может быть разнообразен, но основную свою задачу – пробиться к совести зрителя – может выполнить только такой.