Советская власть в принципе невозможна без подавления, потому что установление советской власти, советизация, изменение экономического уклада и отъем частной собственности неизбежно вызывают возмущение людей, заявил в интервью Postimees историк Никита Петров.
- В этом году в России много говорят о событиях 1917 года, но не говорят о 1937-м. Как вы полагаете, сколько людей в России вообще знают и помнят о сталинских репрессиях?
- В России, безусловно, люди знают и помнят о сталинских репрессиях, но, к сожалению, эта память немного деформирована. И власть, и некоторые историки инстинктивно пытаются оправдать эти репрессии, найти в них хоть какое-то рациональное зерно и сказать, что такова была обстановка и таковым было требование времени. Такие интерпретации не имеют ничего общего с действительностью, потому что основной закон, конституция, был нарушен. Но люди предпочитают как-то уходить от этой темы. Говоря об официальной исторической политике российской власти сегодня, следует отметить, что она акцентирует внимание на революции как основе основ, как на первопричине того, что случилось потом. Но пафос разговора о революции заключается в том, что это - плохо, это - потрясение для государства, и отсюда все беды, в том числе и массовый террор. На большом терроре внимание особенно не концентрируется, потому что восемьдесят лет - это не сто лет. Время здесь играет важную роль.
- «Мемориал» недавно опубликовал список сотрудников НКВД. Почему это было важно? Поступила ли какая-либо реакция от нынешней власти или потомков чекистов? Как часто ваши сотрудники получают угрозы?
- «Мемориал» опубликовал бы этот список независимо от того, есть ли какая-то годовщина или нет. Подобные публикации входят в основные задачи «Мемориала»: мы рассказываем о памяти жертв политических репрессий, а также о тех, кто эти репрессии проводил. Мы выпускали справочники, которые касались руководящего состава НКВД - они размещены на сайте. Но работа Андрея Жукова, который делал это при постоянных консультациях «Мемориала», по-своему уникальна. За десятилетия по открытым архивным источникам ему удалось собрать 40 тыс. имен людей, которым были присвоены специальные звания в системе госбезопасности.
Стало ясно, что именно эти люди и были проводниками большого террора. Они участвовали в проведении репрессий в разной степени: кто-то работал в учетно-архивном отделе, некоторые получали звание сотрудника госбезопасности, числясь в пожарной охране. Тем не менее, все они являлись основным кадровым составом госбезопасности. Публикация справочника вызвала одобрение историков, которым было важно получить в руки такой инструмент: из архивно-следственных дел можно было понять, о ком идет речь. Абстрактный Иванов становился сержантом госбезопасности Ивановым, обретал имя, отчество и реальную судьбу. В справочнике имеются более поздние сведения - о награждениях, увольнениях, расстрелах. Важно понимать, что порядка 10 процентов из этих 40 тысяч подверглись репрессиям. Таким образом, этот справочник - необходимый инструмент для историков, а также база памяти о том, кто именно стоит за большим террором.
Власть предпочла не заметить публикацию, она даже не знала, как на нее реагировать. Пресс-секретарь президента Песков сказал, что это «чувствительная тема» и больше ничего не сказал, потому что ему не было дано указаний, как на это реагировать. Некоторые депутаты Думы писали жалобы в прокуратуру и хотели представить дело таким образом, будто «Мемориал» разжигает ненависть к социальной группе, которая называется «работники НКВД». Это глупость: во-первых, потому что нет такой социальной группы, а во-вторых, потому что «Мемориал» ничего не разжигает, а лишь предоставляет информацию, которая есть в архивах. Объективная информация не может служить инструментом для разжигания ненависти.
Угроз наши сотрудники не получали. Это надуманная мысль, что кто-то может быть затронут лично до такой степени, что будет угрожать. Сейчас живы внуки этих людей, и внукам, в принципе, все равно, это давняя история.
- Несколько лет назад, во время своего президентства, Николя Саркози посетил Ригу. Когда ему предложили посетить Музей оккупации, он спросил: а где же в Риге музей сопротивления? Что нужно подчеркивать - страдание или сопротивление?
- Я видел Музеи оккупации в Таллинне, в Риге, в Вильнюсе. Действительно, это все посвящено советскому периоду и периоду репрессий, гонений. Но там же, в музеях, есть сведения и о тех, кто сопротивлялся. Часто репрессии после войны обрушивались на тех, кто не был согласен с советской властью. Подчеркивать тему сопротивления, безусловно, важно, но, на мой взгляд, она подчеркивается в музеях вооруженных сил и общественных движений стран Балтии.
Везде есть музеи общеисторического свойства, в них обязательно отражена тема лесных братьев, тема повстанцев, а также людей, которые с нелегальных позиций боролись с советской властью. Вспоминается анекдот, как Бернард Шоу приехал в СССР в середине 30-х годов, и его отвели в Музей революции. Он посмотрел, а потом заявил: «Зачем вам Музей революции, ведь вы уже сделали революцию. Вам теперь нужен музей спокойствия и правопорядка».
Так или иначе, по моему мнению, в балтийских республиках чтут память тех, кто сопротивлялся советской власти.
- Эстонский министр образования недавно сравнила репрессии с Холокостом и пришла к выводу, что репрессии были сравнительно мягкими и несистематичными. Как вы считаете, какой была внутренняя логика террора, и зачем он вообще был нужен режиму?
- Сталинский террор, как и вообще советский террор в разных его проявлениях сопутствует советской власти. Советская власть в принципе невозможна без подавления, потому что установление советской власти, советизация, изменение экономического уклада и отъем частной собственности неизбежно вызывают возмущение людей. Потому что владение частной собственностью и ощущение самого себя, как владельца чего-то - это неотъемлемая черта человека. Советская власть устанавливала порядки, которые противоречили человеческой природе. И насилие над человеческой природой рождало противодействие: недовольство, антисоветские высказывания. И власть утверждала себя, проводя репрессии против всех недовольных.
Сталинский террор 1937-1938 годов, когда еще не были затронуты страны Балтии, явился самой мощной волной уничтожения народа, чудовищной и огромной по размаху. Примерно за 15 месяцев было арестовано полтора миллиона человек, из них 700 тысяч расстреляно. Но логика-то в этом была! До сих пор многие говорят, что это был хаотичный террор. Этот террор не был хаотичным, он был направлен против конкретных людей. Если мы почитаем оперативные приказы, на основе которых проводились эти массовые операции, мы увидим, что это борьба и с бывшими имущими классами, и, в целом, с теми людьми, которые представляли собой прошлое, и которых Сталин не собирался брать в свое светлое социалистическое будущее.
Так же проводились и национальные операции - и эстонская, и латвийская: террор касался людей, которые связаны с заграницей, которые имели какие-то подозрительные иностранные связи, так называемая людская база иностранного шпионажа. Во всем этом была извращенная, но вполне конкретная сталинская логика. Такие люди должны исчезать из жизни. И когда советская власть пришла в страны Балтии в 1940 году, устроила переворот и начала советизацию, утвердив своих людей во главе НКВД и населив этот аппарат кадрами, она тут же начала считать и ставить на оперативный учет все те же категории, которые в Советском Союзе попадали под репрессии. Это и есть объяснение советских репрессий, а в послевоенный период власть доделывала то, что не успела сделать до войны.
Репрессии против крестьянства были проведены на территории всего Советского Союза; страны Балтии подверглись репрессиям в 1949 году именно для того, чтобы проводить коллективизацию, лишать людей собственности и устраивать иной экономический уклад. И советская власть использовала те инструменты, которые она только и умела использовать - выселение, аресты, депортации. С моей точки зрения, репрессии - это и есть природа советской власти.
- Как вы относитесь к тому, что некоторые политики и историки устраивают некое подобие соревнования между Холокостом и сталинским террором?
- Формально можно сравнивать и говорить: и здесь уничтожали людей, и здесь. В одном случае по признаку цвета кожи, глаз, национального или расового происхождения, во втором случае - по социальным признакам.
Периоды тоталитаризма имеют много похожего: назначение каких-либо людей неподходящими для будущей жизни и их уничтожение. В этом смысле сравнение допустимо. Но всегда нужно смотреть, чем конкретно наполнена репрессивная практика того или иного типа тоталитаризма. По большому счету, в практике и методах нацистский режим и сталинский не различаются, но в деталях, конечно, есть различия. Но сама по себе генеральная идея - что можно назначить каких-то людей недостойными будущей жизни - свойственна и сталинизму, и гитлеризму.
Репрессии создали качественно новую страну, которой мы не можем гордиться. Если мы считаем, что сталинизм как метод индустриализации, вполне годится, то мы должны признать, что каннибализм - тоже хороший способ перехода на улучшенное питание. Человек не может себе такого позволить. Нельзя строить будущее за счет уничтожения части себе подобных.
- Как вы полагаете как историк: о том, что случилось в первой половине ХХ века, будут говорить в обществе через одно-два поколения? Или историческая память коротка, и Сталин, большой террор и Вторая мировая война будут забыты, как, например Первая мировая война?
- Время не только отдаляет события, но и делает работу историков более спокойной и взвешенной. Нет накала страстей и яростных споров. Конечно, придет время, когда и революцию 1917 года, и Большой террор будут изучать как что-то такое же далекое, как Пунические войны. Но это не значит, что историки не будут это изучать. Это станет важным моментом постижения того, как не надо строить будущее, на каких принципах нельзя строить общество, что является гуманным, а что нет. И здесь, я полагаю, споров будет все меньше и меньше.
Сегодня Россия вплетает историю в свой политический курс и пытается использовать историю как инструмент оправдания нынешней экспансионистской и захватнической политики и сползающих к тоталитаризму форм управления обществом. История им нужна в той интерпретации, как нечто сталинское, что позволило построить что-то приличное. Ничего приличного мы не построили, потому что ответ дал 1991 год: крах Советского Союза и экономической системы, безусловно, был предопределен волнами репрессий.