Вячеслав Иванов. ...А спасенным – рай?

Вячеслав Иванов. Фото: архив автора

Иеговисты говорят нам: конец света близок, спасутся только истинно верующие. Потенциальные депутаты убеждают нас примерно в том же. С той разницей, что конец света постигнет лично вас, если вы выберете не того претендента, пишет журналист Вячеслав Иванов.

Странные порой бывают в жизни совпадения. Примерно в одно и то же время, с разницей в один-два дня, к нам в двери позвонили. Сначала кандидат в депутаты Таллиннского горсобрания, а вслед за ним – активисты какой-то религиозной секты.

И все-таки я как-то не сразу уловил параллель между этими двумя фактами. Может, и вообще бы не уловил, если бы буквально еще через день мне – уже на телефон – не позвонил мой старинный знакомец... Впервые мы с ним встретились лет тридцать назад. Затем лет двадцать пять не общались. И вот он снова объявился. Уж и не знаю, радоваться по этому поводу или огорчаться.

Я с вами не согласен, но готов...

Вообще-то о нашем знакомстве у меня сохранились вполне приятные воспоминания. Мы встречались несколько раз, и всегда наши беседы были – по крайней мере, для меня – интересны и содержательны. Так бывает, когда окунаешься в мир, до этого абсолютно тебе незнакомый, но по каким-то причинам притягивающий. В нашем случае такой причиной служил запрет властей на, скажем так, убеждения моего собеседника. Правда, на тот момент запрет носил уже скорее формальный, рекомендательный характер, но, тем не менее, он еще действовал.

Это случилось в конце 80-х, когда перестройка и гласность уже практически утвердились во всех сферах жизни. Работая в газете «Советская Эстония», я предложил редактору опубликовать серию статей о конфессиях, действовавших тогда на территории республики. Начав с основных, действующих легально, а затем перейдя к тем, которые официально были запрещены.

Не секрет, что даже в советские времена Эстония была землей обетованной для многих религиозных объединений и обществ, которые в других местах подвергались серьезным гонениям. И хотя, повторюсь, официальный запрет их деятельности распространялся и на Эстонию, по факту здесь была гораздо более либеральная обстановка, и поэтому, обосновавшись в здешних местах, члены таких объединений чувствовали себя более-менее комфортно и не скрывали своих взглядов и убеждений. Узнав от них о наличии, скажем так, режима наибольшего благоприятствования, сюда же стекались их единоверцы из других регионов СССР.

Одним из таких активно разрастающихся «анклавов» в Эстонии было общество свидетелей Иеговы. Более ранние мои встречи с его представителями, честно говоря, оставили у меня не шибко лестные о них впечатления. Ощущение такое, будто я разговаривал с магнитофоном – настолько однотипными, словно добросовестно заученными, были их словесные формулировки, аргументы и вообще разговоры. Но вот с Владимиром Петровичем (имя изменено) мне было по-настоящему интересно. Не помню уже точно, как мы познакомились. По-моему, он сам пришел в редакцию после моих первых публикаций – бесед с митрополитом Ленинградским и Новгородским Алексием (впоследствии Патриархом Московским и всея Руси Алексием II) и с архиепископом Эстонской Евангелической лютеранской церкви Куно Паюла.

Владимир Петрович, в отличие от большинства единоверцев, отличался живой речью и богатым лексиконом. А кроме того, он не давил на меня, во что бы то ни стало желая обратить в свою веру. Хотя и не совсем без того, конечно, но делал он это тонко, деликатно, ненавязчиво. Ему хотелось возразить, но тоже без раздражения, уважая его точку зрения. В целом наши беседы напоминали мне сон Понтия Пилата, описанный Булгаковым в «Мастере и Маргарите»: «Они (Пилат и Иешуа – В.И.) спорили о чем-то очень сложном и важном, причем ни один из них не мог победить другого. Они ни в чем не сходились друг с другом, и от этого их спор был особенно интересен и нескончаем».

Должен ли джентльмен?..

И вот – после стольких лет взаимного молчания – я снова слышу в трубке его голос. Ощутимо постаревший (Владимиру Петровичу уже, пожалуй, где-то в районе восьмидесяти), но все же вполне узнаваемый. Неузнаваемы только интонации. Нет, он по-прежнему почти изысканно вежлив, но – настойчивость, настойчивость! Он уже почти не скрывает своего желания переубедить меня, он почти требует – хоть и в мягкой форме, – чтобы я прочел такую-то и такую-то главы Библии, стих с такого-то по такой-то...

И здесь меня словно осенило: вот ведь что мне все это напоминает! Тот кандидат в депутаты, о котором я говорил, тоже не скрывал желания переубедить нас; тоже почти требовал, чтобы мы прочитали... Правда, не Священное Писание, а его – кандидата – предвыборную программу. Там, дескать, все указано: что, когда и как именно он намерен сделать ради того, чтобы осчастливить жителей столицы. Если его, конечно, выберут...

Разумеется, я не стану утверждать, будто заигрывание политиков с избирателями и душеспасительные наставления религиозных активистов – суть одно и то же. Все-таки вторые заботятся о моей (вашей) душе, тогда как первые – больше о собственной, и не столько душе, сколько карьере.

Владимир Петрович призывает встать под их знамена, чтобы потом не сожалеть об упущенной возможности, убеждая меня: конец света близок, спасутся только истинно верующие.

Потенциальные депутаты убеждают меня примерно в том же. С той лишь разницей, что конец света и сожаления об упущенных возможностях постигнут, по крайней мере, лично меня, когда (и если) я выберу не того претендента. А точнее – не его, Васю Пупкина, конкретно.

При этом обе заинтересованные стороны забывают спросить: а нуждаюсь ли я в столь участливом – и столь назойливом – внимании? Если мне понадобится чья-либо помощь, я сам обращусь к тому, кого сочту компетентным в интересующей меня теме. А их навязчивость вызывает у меня только одну реакцию – отторжения.

Все это напоминает анекдот из цикла «Кодекс настоящего джентльмена». А именно: должен ли джентльмен помочь даме выйти из автобуса, если дама желает в него войти? Я, конечно не дама, со мной можно не церемониться, но не до такой же степени.