Галина Григорьева: задача художника – возвыситься над самим собой

В последнее время Галину Григорьеву часто награждают, так, в этом году композитор стала лауреатом премии «Благовест». Фото: Альберт Труувяэрт

Ее музыка звучит в Германии и Франции, России, Голландии и Дании, Англии и США – и, конечно,

в Эстонии, ставшей для нее домом...

Воспитанница Петербургской консерватории, ученица российского композитора Юрия Фалика и эстонского композитора Лепо Сумера, Галина Григорьева более 20 лет живет в Таллинне и считает себя эстонским композитором, принадлежащим как эстонской, так и русской культуре. По ее словам, одно другому не мешает: напротив, две культуры дают дополнительные импульсы и новые возможности.

В январе 2015 года авторский CD-диск Галины Григорьевой In paradisum, записанный Эстонским национальным мужским хором, виолончелистом Алларом Каазиком и дирижером Микком Юлеоя, был назван лучшим альбомом классической музыки 2014 года в Эстонии. «В этом, безусловно, огромная заслуга всех исполнителей, и я очень рада нашему творческому тандему», – говорит композитор.

Мы беседуем с Галиной в кафе концертного зала «Эстония». Только что Камерный хор Эстонской филармонии под управлением всемирно известного английского дирижера Пола Хиллиера закончил работу над записью второго альбома Галины Nature morte, а неделей раньше состоялся авторский вечер, на котором прозвучали сочинения разных лет, вошедшие в этот альбом: «Святки», «Диптих», Salve Regina, Lament, Nature Morte... Нельзя не отметить, что это был удивительный по атмосфере, духовной наполненности, цельный по смыслу и прекрасно драматургически выстроенный концерт.

Галина не скрывает того, что благодарна Полу Хиллиеру. «На мой взгляд, он – выдающийся дирижер! Он меня потряс до глубины души – не только как мастер, художник, высокий профессионал... Это человек, который обладает редким качеством ощущать красоту и смысл слов совершенно незнакомого языка, ведь в “Святках” использованы и древнерусские тексты. Пол Хиллиер способен вы­членить из структуры самое главное, не зная, что это и есть главное в данной фразе, благодаря чему точно выстраивается вся музыкальная архитектоническая конструкция... Едва ли не впервые я сталкиваюсь с мастером и дирижером, которому не нужно ничего объяснять. Остается лишь дождаться выхода пластинки в конце года».

Блажен, кто посетил сей мир...

– Нынешний год начался для вас более чем удачно: единственная эстонская премия в области классической музыки отдана вашему альбому, с большим успехом прошел авторский концерт, фонд «Благовест» вручил вам премию...

– А Новый год я встретила на Дворцовой площади в Петербурге, городе моей молодости, с которым у меня связаны самые теплые и радостные воспоминания. Я повидалась с друзьями, с которыми училась в Петербургской консерватории, и у нас была возможность поделиться впечатлениями, рассказать о том, как сложилась жизнь, личная и творческая. Я восприняла это как некий знак, точку отсчета, с которой начинается новый этап. Так оно и случилось. Как только я вернулась домой, на меня сразу посыпались приятные новости. С одной стороны, это было неожиданно, с другой – для меня это был некий аванс и стимул для того, чтобы не отклоняться от избранного пути и делать свое дело настолько хорошо, насколько ты можешь в данный момент.

– Ваша музыка устремлена ввысь, а жизнь постоянно толкает нас вниз. Насколько сложно в нынешних обстоятельствах создавать музыку?

– Задача художника и всего искусства – стремиться возвыситься над обстоятельствами и над самим собой. Безусловно, художник не должен жить в отрыве от происходящего, он должен все это впитывать и – как летописец – запечатлевать, но при этом не быть фотографом. Искусство – это великое обобщение, и оно должно иметь вектор. Он тесно связан не столько даже с творчеством, сколько с жизненным кредо художника, с его человеческими ценностями, пониманием того, ради чего он живет. Если у него есть ответ на этот главный вопрос, то и его творчество будет соотноситься с его жизненным кредо. Мне кажется, в такие сложные времена, порождающие множественность восприятия, перед человечеством с особой остротой стоит момент выбора...

– Наверное, вам ближе тютчевские строки «Блажен, кто посетил сей мир / в его минуты роковые! / Его призвали всеблагие / как собеседника на пир...», нежели китайское «Не дай бог жить в эпоху перемен»?

– Да, как для художника – несомненно. Хотя чисто по-человечески принять это невероятно сложно. А для художника очень заманчиво стать свидетелем творящейся на его глазах истории. Человек, занимающийся искусством, посредством собственного творчества познает и самое себя, и в такой бурлящей обстановке, с одной стороны, сложнее сделать выбор, а с другой, тем этот выбор будет прочнее и значимее.

– В такие времена всё – в сгущенном виде, в том числе и противоборство стихий, борьба за душу человека, которая идет постоянно...

– Ну, я не буду в этом вопросе первооткрывателем. Многие отцы духовные говорят об особом статусе этих времен. Действительно, и время, и пространство сжались – даже в физическом смысле. Мы совершенно по-другому ощущаем время, нежели люди, жившие в эпоху Баха. До сих пор многие исследователи творчества Баха ставят под сомнение возможность даже чисто физически записать то колоссальное количество произведений, которое написано великим композитором. О том, что физическое время сейчас сжато, говорят и ученые. С точки зрения духовной это можно объяснить тем, что человечество теряет нравственные ориентиры – и, чтобы не ввергать его в апокалиптическое состояние, время сжимается. Во всяком случае, такая теория существует.

Композитор как медиум

– Но во все времена задача художника в главном остается прежней. Как писал Бах, «в конечном итоге... дабы выходила благозвучная гармония во славу Господню и во услаждение души... музыка должна служить воскрешению духа, в противном случае это будет лишь дьявольская трескотня и монотонный шум».

– Конечно, многое зависит от веро­исповедания художника. Мое мнение полностью совпадает с признанием, сделанным великим композитором триста лет назад. Стоит лишь уточнить, как сейчас трактовать выражение «услаждение души». Услаждение может доставить глубоко трагическая музыка, как, например, музыка Шостаковича, которая при этом отнюдь не самая услаждающая – но, слушая ее, душа человека открывается навстречу добру. Нельзя позволять душе погрязнуть в суете повседневности. Человек не должен бояться тишины, одиночества, он должен уметь погружаться в себя и прислушиваться к внутреннему голосу. Думаю, подлинное искусство идет не столько от самого человека, сколько через него, а он – лишь проводник, потому так важно улавливать эту вибрацию. Максимум, что может сделать композитор, – это получить импульс.

– Что для вас чаще всего служит источником вдохновения?

– Это может быть явление природы, или архитектурное творение, или музыка. В последнее время наибольшее отдох­новение я получаю от природы. Для меня природа во всех ее проявлениях является моделью человеческих состояний. Она изменчива и в то же время постоянна, в ней удивительным образом сочетаются субъективность и объективность. Очень часто я получаю импульсы от исполнителя. При написании произведения я учитываю не только его профессиональные, но и человеческие качества, даже то, как он движется по сцене. Для меня очень важен герой. Герой, с которым что-то происходит. Как правило, этот герой персонифицирован и порой обладает чертами и свойствами того человека, для которого я пишу. Этот психологический момент для меня очень важен. Со многими исполнителями у меня в дальнейшем складываются дружеские отношения.

– Не секрет, что современные композиторы часто пишут по заказу. Это очень сковывает фантазию?

– Здесь есть несколько аспектов: заказы позволяют композитору не думать о материальном обеспечении и осуществлять свои творческие замыслы, при этом работа по заказу предполагает большую ответственность: есть четкие сроки, в которые надо уложиться. Композитор почти не имеет возможности расслабиться и не думать о своем творчестве. Это, конечно, очень утомительно, но в то же время стимулирует композитора, особенно молодого, приучает его работать и правильно организовывать свое временнóе пространство. Сейчас я уже пришла к тому, что могу от чего-то отказаться и не брать все заказы подряд.

О русской поэзии

и хоровой музыке

– При всем жанровом разнообразии вашей музыки – камерная, оркестровая, хоровая – в ней преобладают сочинения, связанные со словом. Так было всегда?

– Да, я всегда очень трепетно относилась к поэзии. Первым моим произведением была песенка на стихи Бориса Заходера, я написала ее в пять лет. Любовь к поэтическому слову мне привили родители, и мои юношеские пристрастия остались со мной на всю жизнь. Мои самые любимые поэты – русские символисты, очень люблю Иннокентия Анненского. А еще – Анну Ахматову, Марину Цветаеву, Иосифа Бродского. Это поэты, которые особым образом улавливали вибрацию эпохи.

– А Александр Блок?

– Блок очень любим мною, но я никогда не обращалась к его поэзии. Может, потому, что его стихи – это уже законченная музыка. Крайне сложно предложить достойный музыкальный вариант его поэзии, во всяком случае, я его пока не нашла. Поэтическому ритму стиха я всегда предлагаю свой музыкальный ритм.

– У вас много сочинений духовного содержания, на библейские тексты...

– Художественный уровень этих текстов колоссален – не говоря уже об их духовном содержании. При всей их объективности они в то же время невероятно субъективны, и мне это очень близко.

– Кто оказал на вас наиболее сильное влияние в студенческие годы? Ваши педагоги, композиторы Юрий Фалик и Лепо Сумера?

– Несомненно, их влияние было огромным, но, скорее, в личностном плане. Композиторов, оказавших на меня влияние, очень мало, причем их музыкальный язык, как ни странно, не имеет ничего общего с моим. Из композиторов-симфонистов XX века – Малер, Шостакович, Люто­славский. Хотя я пишу мало симфонической музыки, но в моей хоровой музыке ощущается элемент симфонизма, поэтому, когда те или иные коллективы берутся ее исполнять, они все в один голос говорят, что для них это невероятно серьезный опыт общения с музыкой: фактически хоровые исполнители становятся инструменталистами. Я именно так воспринимаю хоровую музыку, для меня голос подобен инструменту. Возможно, поэтому мне удается создавать интересные инструментальные зарисовки для хора.

– Кем вы себя ощущаете – русским композитором, эстонским композитором, гражданином мира?

– Нет, я однозначно эстонский композитор – живу в Эстонии уже почти 25 лет и именно здесь состоялась как композитор. В Эстонии я обрела не только дом и семью, но и массу друзей и знакомых среди музыкантов, сотрудничество с которыми перешло в теплую дружбу. Между нами сложились уважительные и доверительные отношения, а это дорогого стоит. При этом должна отметить, что русская культура для меня очень важна. Я очень часто обращаюсь к русской поэзии, это то, что меня питает, дает вдохновение. Как ни покажется кому-то странным, такое соединение эстонского и русского начал никогда не мешало друг другу, а, наоборот, помогало и давало новые импульсы. И я очень рада, что именно так все и сложилось в моей жизни.

Справка «ДД»:

Галина Григорьева

• Родилась 2 декабря 1962 года. Учиться музыке начала в пять лет.

• После окончания Симферопольского музыкального училища поступила в Одесскую консерваторию на композиторское отделение в класс проф. Александра Красотова, но спустя три года уехала в Ленинград и поступила в Ленинградскую консерваторию, которую окончила в 1991 году по классу композиции проф. Юрия Фалика.

• В 1994-1998 годах училась в магистратуре Эстонской академии музыки под руководством проф. Лепо Сумера. Ныне учится в докторантуре Эстонской академии музыки и театра и преподает композицию и оркестровку.

• Лауреат премии им. Хейно Эллера (2003), премии Eesti Kultuurkapital (2003 и 2013), стипендиат Ela ja sära (2007), кавалер ордена Белой звезды IV степени (2014), премии фонда «Благовест» (2015).