Пожалуйста, говорите по-русски! Вороваты, но не виноваты

Марианна Тарасенко. Фото: RAIGO PAJULA/PM/SCANPIX BALTICS

Мы были вынуждены прервать наш разговор о бесчестных падежах, крадущих друг у друга предлоги и окончания, на словах «Казалось бы, из шести только два падежа ведут себя прилично – именительный и винительный. Но нет, и у них рыльца в пуху!» С этого момента и продолжим. 

Да, пух имеет место быть. Винительный вовсю, пусть и на законных основаниях, пользуется чужими вопросами: «кого?» он позаимствовал у родительного, а «что?» – у именительного. В результате «что?» в качестве вопроса винительного падежа для неодушевленных существительных – а вернее, ответ на него – ведет себя странно. Вроде бы, нет ничего проще: «люблю (кого?) собаку (I склонение), человека (II склонение)» и «люблю (что?) суп (II склонение)».

Но как только неодушевленным оказывается существительное первого склонения, оно тут же начинает реагировать неадекватно – «люблю (что?) солянку». При этом в именительном падеже, естественно, сохраняет начальную форму: «Это (что?) солянка». А одушевленные существительные, относящиеся к III склонению, например, «мать» или «мышь» не так отвечают на вопрос «кого?»: сравните, в родительном падеже – «нет (кого?) матери и мыши», а в винительном – любить (кого?) мать и мышь». В результате мы имеем два варианта окончаний слов, отвечающих на один и тот же вопрос.

Обидно, наверное, не иметь собственных вопросов, поэтому винительный падеж, преступные намерения которого выдает уже его название, отыгрывается где может. И это приводит к путанице и вечной редакторской мороке: например, правильно будет сказать «он не принял (чего?) моих извинений», употребив местоимение и существительное в родительном падеже, но очень часто их употребляют в винительном – «он не принял (что?) мои извинения». Потому что здесь работает принцип инерции – без отрицания «не» нужен винительный падеж: «принял (что?) мои извинения».

Разумеется, в таких нечеловеческих условиях захватнический инстинкт проявляет и мирный именительный падеж. А что ему остается? И поскольку поле его деятельности в конструкциях невелико, он отыгрывается на иностранных словах, особенно на именах собственных. В соответствии с нормами русского языка, иностранные имена и топонимы, оканчивающиеся на «а» или «я» в безударной позиции, склоняются по нормам первого склонения. То есть французские фамилии «Дюма» и «Золя» мы по падежам не изменяем, а фамилии «Данелия» и «Йоала» (грузинскую и эстонскую соответственно) – изменяем. Но в последнее время явно намечается тенденция к «неизменению» им подобных.

Те фамилии, склонять которые мы уже привыкли, так и склоняем, но когда на слуху появляются новые – например, как Жвания несколько лет тому назад – они остаются неизменными во всех падежах. Во всяком случае, так их нам преподносят СМИ. А вот, например, фамилию финского писателя по имени Майю, всегда склоняли – «у Лассилы, к Лассиле». Но Д. Э. Розенталь уже довольно давно рекомендовал финские фамилии не трогать и оставлять неизменными.

Давайте рассмотрим три наших топонима – Нарва, Валга и Пирита. Во всех этих словах ударение падает на первый слог и, стало быть, в русской речи они должны изменяться по падежам. Тем не менее, имя собственное «Нарва» изменяется всегда – «поехать в Нарву, жить в Нарве, вернуться из Нарвы», имя собственное «Валга» то изменяется, то нет: русскоговорящие жители Эстонии с равным успехом могут сказать и «я был в Валге», и «я был в Валга».

Но «Пирита» не изменяется (и не изменялось раньше!) ни при каких условиях. Местный русский, будь он сварщиком или филологом, никогда не скажет «прогуляемся до Пириты» или «хорошо сегодня было в Пирите» – по таким сентенциям сразу вычисляют приезжих. Почему так сложилось, объяснить можно, однако это уже будет отступлением от темы нечистых на руку падежей. Но, может быть, виноваты не они, а мы сами?