– Говоря об отношениях России и Запада, вы сказали, что чем меньше на Западе знают о России, тем лучше. Вы лично – фигура публичная. Вам не мешает то, что читатели о вас много знают?
– Публичная – да, но никто ничего обо мне не знает. Знают, что есть такой. Я не скрываюсь, просто мои проза и стихи так написаны, что попадают в очень определенный сегмент. Я четко знаю, что могу приехать в Нью-Йорк, в Лондон, в Китай, даже, по последнему опыту, в Перу, и будет у меня там творческий вечер, и после него подойдут ко мне одни и те же люди – частично русские, частично местные, которые во мне как-то угадают своего, – и в результате мы уйдем с официальных мероприятий и пойдем в какое-нибудь маргинальное место бухать, и будем бухать, читая друг другу стихи, как всегда, до трех ночи, а в три часа разойдемся – никогда раньше и никогда позже. Это всё повторялось и на парижской книжной ярмарке, и на франкфуртской, и сейчас, я надеюсь, повторится в жопе мира – я собираюсь поехать в Аргентину и устроить там то же самое... Очень узкий, конкретный, странный сегмент. Очень ярко выраженный. У нас с этими людьми примерно один возраст, одинаковый бэкграунд и общий вкус. Даже пьем мы с ними примерно одно и то же. Остальные знают о моем существовании, а понимают меня вот эти три с половиной процента. И дай Бог им здоровья, и пусть всё так и будет дальше.